Бывают всякие безвыходные ситуации. Когда, кажется, время вышло и ты уже не успеешь ничего изменить и остаётся лишь довольствоваться получившимися результатами, какими бы они не были, или когда у тебя изначально не было сил и возможностей что-то сделать, и ты вынужден просто смотреть на то, что происходит, не в силах как-то помешать неминуемому. И то, и другое Блейн на дух не переносил.
Мужчина за десять лет в аду, казалось бы, уже должен был привыкнуть, что рано или поздно его персональный ад перетечёт в чей-то ещё, а сможет ли он когда-то вернуться в свой - и вовсе неизвестно, потому приходилось продолжать существование так, как придётся. Однако же, каждый раз, когда он вновь оказывался на грани смерти, но умереть дважды уже не мог, после того, как приходил в себя - брюнет всё же оказывался в "родных пенатах" старенького домика, который в общем-то в точности копировал его дом при жизни, за исключением многих изменений спустя время нахождения в аду. Как и раньше Андерсон писал. Да, в его персональном аду он всё так же был внештатным журналистом, а так же гонял на горячие точки, ведь в его сознании войны и катаклизмы происходили и здесь, писал о них в статьях или даже собирал материал на целую книгу, и тратил на это большинство своего времени. Если, конечно, не учитывать исцеление тех, кого он сам считал справедливыми, то есть сочетал благодаря своему дару работу журналиста с врачебной практикой. Попросту совесть бы не позволила пройти мимо.
И так день за днём, год за годом. Возможно это и было самым главным испытанием в аду - как бы он не пытался везде успеть, спасти, помочь - он всегда не успевал. Это было его наказанием за то, что и при жизни писателю много раз приходилось "не успевать вовремя". Казалось бы - здесь мужчина остался на вечность, но именно тут, пожалуй, он воистину ощутил ценность времени. Что каждый день, если в аду вообще есть такая единица измерения, кто-то погибал на его глазах, страдал, мучился, а Блейн либо не успел ничем помочь, либо его помощь была бестолковой. Для человека, которому справедливость и помощь окружающим, не смотря на упрямейший и жёсткий характер, были главной целью в жизни - такое испытание в аду было самым мучительным. И пусть он уже несколько раз убеждался, что умереть после смерти попросту невозможно - чувство вины и бесполезности от этого меньше не становились.
Вот и сегодня, закончив работу над очередной книгой о войне за тридевять земель от дома между демонами, решившими поделить сферы влияния, и намереваясь отнести её в редакцию, да-да, он до сих пор машинально работал, хоть и деньги совсем тут ничего не решали, Андерсон по пути переместился в чужой ад, даже не заметив толком, как это произошло. Просто в один прекрасный момент пустынная улица преобразилась в райский сад, которому точно не место в воображении бывшего боевика, привыкшего, что его скромный мирок имеет исключительно тёмные тона с кровавыми оттенками.
Осматриваясь и прижав к себе сумку, в которой были ноутбук для работы и аптечка для оказания первой помощи, оборотень начал принюхиваться. Он чувствовал постороннее присутствие, причём даже не одного существа, оставалось только выследить их и определить - насколько они были опасны. Однако вместо кого-то, кто на первый взгляд мог показаться действительно опасным, к нему навстречу выскочил золотистый лис, с обожённой шёрсткой и раненным ухом, лапами, хвостом. Внутренний волк пробудился мгновенно - кем бы не было это существо на самом деле, звериное чувство солидарности и злобы на тех, кто мог бы сотворить с собратом такое, было столь сильным, что вызывало в мужчине дьявольскую ярость.
Но всё же он был вынужден подавить её, потому как энергию нужно было перенаправить в благое русло, на созидание, а не разрушение, раз раненный в испуге даже попытался забраться на Блейна будто в поиске защиты. Несчастное скуление и даже нечто похожее на хныканье скручивало внутри журналиста всё с такой болью, что хотелось самому завыть по-волчьи. Вместо этого он опустил сумку на землю и сам встал на колени, бережно осматривая зверька.
- Тише, тише, я помогу, - успокаивающе проговорил целитель, проводя ладонями по шерсти лисёнка. Прикрыв на пару мгновений глаза и сконцентрировавшись на лечении, он смог затянуть все его раны, которые, к счастью, оказались относительно несерьёзными, хотя и отозвались ему эхом болью в руках и собственных ушах, а так же последовало некоторое головокружение. Обожённую шерсть он, восстановить, увы, не мог, но та сама отрастёт, это всё-таки не порез.
- Ну как ты? - пытаясь отдышаться и поглаживая зверя между ушек по голове и загривку, Андерсон даже смягчился во взгляде. Что не говори, а к животным он относился куда лучше, чем к людям, ибо им, честное слово, можно было больше доверять, чем всем двуногим вместе взятым. За свой жизненный опыт, и уж подавно опыт после смерти он ни раз убедился, что животные зачастую оказываются куда гуманнее и человечнее, чем люди, как бы парадоксально это не звучало.
Вопрос только в другом - как же в таком случае зверёк оказался в аду? Что такого он натворил? В случае жизни хищника - убийство жертв для пропитания не грех. Тогда что было не так? Или этот золотистый лис и лисом вовсе не был? Оставалось только гадать.
Не было ничего странного в том, что писатель задал ему вопрос. Конечно, прямым текстом тот ему вряд ли ответит, но учитывая то, что Блейн сам оборотень - звериные повадки, тем более собачьих, ему были близки и понятны, и уже просто по реакции лиса он понял бы - в порядке тот или нет.
